- С момента выборов прошел почти год. Какие провалы и достижения коалиции вы могли бы отметить?
- Да, действительно, после выборов прошел уже год, вернее, в марте исполнится год с того момента, как у нас действует правительство Центристской партии, Isamaa и EKRE, и, да, весь этот срок мы находимся в оппозиции. Чем данное правительство обращает на себя внимание? Однозначно огромным количеством скандалов. Мы очень много обсуждаем, кто что сказал, кто кого оскорбил – это для нас что-то новое. При этом дискуссий и предложений по существу вопросов, инициированных правительством, не так уж и много. Предложения оппозиции не проходят при голосовании, поддержки не находят даже самые незначительные предложения, поэтому нам очень трудно привлечь внимание к своим предложениям. Ведь в чем заключается роль оппозиции? Она в том и заключается, чтобы подвергать сомнению предложения правительства, указывать на недоработки. При этом большинство законопроектов мы поддерживаем. Но очень много таких, которые нельзя поддержать из-за их неверной направленности. В этом и состоит роль оппозиции. У нас ведь часто спрашивают, почему вы постоянно критикуете это правительство? Но мы же видим, что действия правительства не соответствуют тому направлению, в котором Эстония двигалась до сих пор.
- Что это за действия?
- Это небольшие шаги. Давайте посмотрим на то, как данное правительство видит эстонское государство. Март Хельме сам говорил, что ему эта Эстонская Республика не нравится и он хочет ее демонтировать. Мы видим, что предпринимаются маленькие шаги, которые постепенно превращают нас из правового государства в силовое государство. Если в правовом государстве все действуют в рамках оговоренных правил, которые одинаковы для всех, то антиподом этого является силовое государство, в котором правы те, в руках которых сосредоточена власть. И это незаметный, но последовательный процесс. Например, люди выходят на митинг против правительства, который организуется по всем правилам: люди ничего не нарушают, никто не проявляет агрессии, но министр внутренних дел заявляет, что ему этот митинг не нравится. Разгоните их всех. В соответствии со всеми правилами люди могут там находиться, а на следующей неделе оказывается, что людям больше нельзя там стоять. Про это один из журналистов сказал, что в этом плане у нас так же, как и в России. Ты, конечно, можешь организовывать акции протеста против правительства, но только на расстоянии семи остановок метро от центра города, где ты никому не помешаешь. Но мы не хотим туда отправляться. А если говорить о масштабных политических инициативах, то самым актуальным сейчас является разрушение пенсионной системы. На данный момент президент вернула закон на повторное рассмотрение в Рийгикогу, потому что он содержал целый ряд конституционных проблем. И теперь вопрос в том, что будет дальше. Если все эксперты, аналитики, все, кто в той или иной мере связан с этой темой, говорят, что это очень плохая идея, это жизнь за счет будущего Эстонии, это сделает эстонских пенсионеров более бедными, ослабит нашу систему и никак не поможет людям, то правительство говорит: нет, как мы сказали, так и будет. У нас власть и мы делаем, что хотим. Мы не будем никого слушать. И это очередной пример движения в неверном направлении. И подобных идей хватает. Есть еще один момент, который не вызвал такого бурного обсуждения, но беспокоит лично меня: если мы оглянемся на историю Эстонии, то 12 марта 1934 года Константин Пятс провозгласил чрезвычайное положение, в результате чего была отменена многопартийность, закрыты газеты, а Эстонская Республика начала превращаться в авторитарное государство. И теперь у нас на повестке дня снова закон, который возвращает понятие "чрезвычайного положения", и если почитать этот закон, то чрезвычайное положение – это событие, вследствие которого помимо прочего меняется общественный распорядок как таковой. Но если задуматься, то что собой представляет политика? Это и есть споры вокруг общественного распорядка. Поэтому можно смело утверждать, что общественный распорядок находится под угрозой при таком правительстве, какое мы имеем сейчас.Грядут выборы, рейтинги показывают, что поддержка оппозиционных сил выше. Следовательно, в какой-то момент правительство может заявить о том, что наступило чрезвычайное положение, и ограничить на основании этого закона основные права и свободы человека.
Если мотивы всего этого благожелательные, то закон подобным образом применяться не будет. Но если мотивы такие, как говорят в EKRE – мол, они хотят заполучить абсолютную власть, абсолютное большинство голосов в Рийгикогу, то я бы к таким моментам относилась крайне настороженно.
- Вы только что привели достаточно сильное сравнение. Я правильно понимаю, что на ваш взгляд, Эстония движется даже не в сторону Венгрии и Польши, а в сторону 30-х годов прошлого века?
- Не знаю, но параллели, которые можно провести между политической историей Эстонии 1920-1940-х годов и нашими днями вызывают беспокойство. Именно по той причине, что решение отказаться от собственной независимости было принято не правовым государством, а силовым государством. Если бы это решение до его принятия обсуждалось в парламенте, то хотя бы можно поспорить на тему того, было бы решение о заключении договора о военных базах таким же. Может и было бы – мы не знаем. Но в любом случае это решение было принято не парламентарным, а авторитарным государством. Поэтому есть о чем беспокоиться, и я считаю, что история для того и нужна, чтобы извлекать из нее уроки, а не совершать те же самые ошибки.
- Давайте про пенсионную реформу. Президент не провозгласила закон, сославшись на противоречия конституции. При этом вы наверняка смотрели дебаты присяжных адвокатов в эфире "Первой студии" на ETV, где они придерживались противоположных точек зрения по этому поводу.
- Я тоже слушала эти дебаты адвокатов. Аргументы одной стороны были все-таки гораздо более сильными. И это именно те аргументы, которые привела президент. Закон ущемляет положения Конституции. Я согласна и с другим адвокатом – с Паулем Кересом, который сказал, что, да, любой закон всегда их ущемляет. Но вопрос в пропорциональности. И если в соответствии с различными анализами закон содержит от 5 до 7 таких ущемлений, то два из них очень существенные. И перевешивает ли положительное влияние такие ущемления? Мне кажется, что нет. Если мы вернемся к Рийгикогу, то на сегодняшний день решение еще не принято, будет ли закон открыт или нет. По сути, имеется два варианта. Первый – Рийгикогу примет закон в неизмененном виде, не внося в него никаких изменений. Второй – изменения все же будут внесены. Если изучить решение президента, то оно содержало один интересный аспект. Это последний пункт решения, который указывал на то, что такой-то статьи Закона о семье не существует. То есть ошибка там содержится в любом случае. Если коалиция решит исправить эту ошибку, то они должны заново начинать всю процедуру, а это значит, что и мы сможем вносить предложения о поправках, и весь процесс начнется с нуля. Если они не станут исправлять эту ошибку, то они и про это скажут, мол, нам абсолютно все равно, это проявление нашей политической воли, нас наличие ошибок не интересует, мы в любом случае протащим этот закон. Так что мне кажется, что хороших решений у коалиции тут нет. Если никаких изменений внесено не будет, то тут все просто: президент своего мнения не изменит, оппозиция своего мнения не изменит, и тогда действительно не останется ничего иного, как отправить закон в Государственный суд. Но если изменения все же будут внесены, то нужно будет оценить масштаб этих изменений – помогут ли они избежать ущемления положений Конституции. Тут два принципиальных момента. Первый – о котором говорит президент, нельзя будет забрать эти 4%, что станет причиной неравного обращения. Я присоединилась к этой системе, получается, что я сразу могу потратить этот социальный налог. А вы, если вы не присоединились, то не сможете. Получается, что и вы тоже можете потребовать выплатить вам ваш социальный налог. Это первый момент. Второй касается обратной силы. Люди делали накопления все эти 17 лет – это влияет на очень многие процессы. Хорошо, давайте мы примем этот закон, и люди, которые будут присоединяться к этой системе в будущем, будут знать о своих соответствующих правах, но не те, кто присоединились в прошлом. Если коалиция не готова вносить такие крупные поправки (а я в этой готовности крайне сомневаюсь, потому что это и есть суть всего их начинания), то тут и обсуждать особо нечего, хоть мы, конечно, снова будем предлагать внести эти поправки. Но в этом случае закон все равно будет отправлен в Государственный суд, и все это займет много времени. А если вы спросите у меня, что решит Государственный суд, то он должен будет дать оценку всем этим аспектам. И практика такова, что до сих пор из четырнадцати подобных случаев Государственный суд не был согласен с канцлером права и президентом только в четырех. Такая вот пропорция.
- Партия ЭКРЕ уже заявила, что если Государственный суд признает реформу противоречащей конституции, то это будет вмешательством в политику. Более того, они предлагают изменить практику назначения судей, фактически политизировав этот процесс.
- Я скажу так: партия EKRE приводит этот довод из-за того, что у них нет аргументов по существу. Говорить о том, что кто-то вмешивается в политику, можно в том случае, если принимается политическое решение, которое в такой степени противоречит Конституции. А суд исходит исключительно из юридического аспекта основного закона и ущемления его положений. Но такое решение вмешивается в политику в том плане, что не дает реализовать антиконституционную инициативу. В этом случае у меня возникает вопрос: зачем тогда вообще нужен конституционный суд? Он и должен стоять на защите Конституции, на защите людей, чтобы никакие политические решения не ущемляли их прав. Так что, нет, суд исходит из юридических аргументов, но это влияет на политическое решение. Суд оказывает влияние на политику, но его решение не является политическим. Нападки на канцлера права, на президента, а теперь и упреждающие нападки на Государственный суд, которому говорят, что если он примет решение, которое не понравится власть предержащим, то это будет автоматически означать, что суд занимается политикой, указывают, как мне кажется, на то, что находящимся у власти политикам не хватает аргументов по существу.
- А что по поводу предложения относительно изменения системы назначения судей?
- У нас правовое государство, в котором действует принцип разделения властей. У нас есть исполнительная власть, у нас есть парламент, перед которым несет ответственность исполнительная власть, а также у нас есть суд, который проверяет правомерность решений.И все эти ветви действуют раздельно. Мне кажется, что EKRE уже на протяжении полугода учится у Венгрии и Америки, перенимая оттуда многие вещи. Но Эстония от, скажем, Польши, отличается тем, что если в Польше 70% не доверяют суду и 30% доверяют, то у нас в соответствии с евробарометром все наоборот: 70% доверяют суду, а 30% не доверяют. А среди тех, кто сталкивался с судом, доверие к нему даже выше. Поэтому я не вижу здесь никакого общественного запроса на политизацию судов. Они сейчас рассуждают таким образом, что раз они находятся у власти, то все сами решают и контролируют. Но в политике все меняется. В один прекрасный день ты больше не у власти и находишься в оппозиции. И все подобные ходы могут потом обернуться против тебя самого.
- Насколько устойчива наша судебная система, нуждается ли она вообще в изменениях?
- В нашей судебной системе некоторые моменты однозначно можно улучшить. Последний кандидат в судьи Государственного суда Юхан Сарв, выступая перед Рийгикогу, указал на множество тем, которые требуют доработки. Я совершенно точно не считаю, что сокращение сроков рассмотрения дел как-то исправит ситуацию. Судебное производство требует много времени. Поэтому нам нужно либо больше судей, либо изменить правила, чтобы дела можно было решать в досудебном порядке. Например, это касается сферы семейного права. Таких дел на рассмотрении суда очень много. Это и расторжение брака, и раздел имущества, и право опеки. Если взять конкретно право опеки, то, когда отношения между отцом и матерью распадаются и они идут в суд делить права на ребенка (я как адвокат с таким сталкивалась), споры доходят до того, что примирить стороны уже никак не удается. А теперь подумайте о ребенке, который любит и свою маму, и своего папу, хоть они и не могут больше быть вместе. В итоге ребенок оказывается между двух огней, что ломает его психику. Когда мама с папой даже не хотят сфотографироваться вместе на выпускной фотографии. Я говорю об этом, потому что во многих странах есть такая вещь, как семейное примирительное производство, которым можно воспользоваться до обращения в суд. У нас же все наоборот: сначала обращаешься в суд, а потом тебя отправляют к примирителю. А примирить людей, которые уже обратились в суд, не получится. И если ввести такие предварительные этапы, чтобы уберечь людей от обращения в суд, то я считаю, что это снизит нагрузку с суда, который сможет больше заниматься юридическими вопросами, потому что семейные дела во многом это социальные дела. Вы не можете сказать, кто именно прав. Но проблем там много. В программе нашей партии тоже было предложение ввести семейное примирительное производство. Потому что подобные дела, которые касаются семей, составляют значительную долю от общего числа судебных дел. Я считаю, что у нас и общество будет более здоровым. Вторая тема – это уголовное право, судьи, которые рассматривают уголовные дела. Разговоры об этом ведутся: у нас многие правонарушения криминализированы, то есть наказываются в уголовном порядке. И все их надо рассматривать. Если мы сталкиваемся с какой-то проблемой, то первая реакция политиков – ужесточить и наказать. Но я не верю, что это поможет достичь желаемого результата. Например, если мы говорим об управлении транспортным средством в состоянии алкогольного опьянения. Нет же такого, что стоит ужесточить наказание, и люди думают "ну хорошо, тогда я не буду пить". Проблема в чем-то другом. Это социальная проблема, это проблемы со здоровьем, это заболевание, а у нас нет возможностей лечить таких людей, чтобы они избавлялись от этой болезни и не садились пьяными за руль. Вместо того, чтобы только наказывать людей, можно предложить им решение.
- Теперь по поводу аптечной реформы. Такое ощущение, что в отличие от пенсионной реформы, это становится проблемой для коалиции. В Рийгикогу на рассмотрении находятся сразу три законопроекта по этому поводу.
- Действительно, у нас на рассмотрении три законопроекта, но один из них не касается ближайшего будущего, и два касаются аптечной реформы, решение о которой было принято пять лет назад. В эстонской практике не так уж много законов, для которых действовал бы настолько долгий переходный период. Пять лет на приведение в соответствие с законом. На государственном уровне отправляются очень неясные сигналы, но изменения будут внесены в любом случае. Понятно тут одно: предприниматели ждут внесения изменений и никаких шагов не предпринимают. Я считаю, что если мы начинаем менять закон за месяц до завершения этого переходного периода, то тем самым мы делаем медвежью услугу государству, благонадежность которого из-за этого страдает. Зачем вообще нужно выполнять какие-то законы, если в последний момент мы вносим в них изменения? Мне кажется, что вопрос этот обширнее и касается не только аптек. Хотя министр социальных дел и Министерство социальных дел, которые занимаются этой темой, и подтвердили, что серьезных проблем не возникнет, что доступ к лекарствам сохранится, я все равно считаю, что Рийгикогу не должен менять закон в последний момент только из-за того, что он не подходит оптовым предприятиям, которым принадлежат аптеки.
- Если очень просто, то на одной чаше весов закрытие аптек, а на другой – вопрос собственности. Как будет голосовать ваша партия?
- Поскольку мы являемся либеральной партией, то, когда эти ограничения были приняты, мы голосовали за то, чтобы ограничений не было. Пусть те, кто владеют, продолжают владеть. И у нас по-прежнему есть люди, которые придерживаются такого мнения. Но сейчас вопрос уже даже в том, либеральный или нелиберальный у нас рынок, вопрос в благонадежности нашего государства. Будет неправильным начать что-то менять сейчас, в последний момент. В нашей фракции мы пришли к выводу, что не можем поддержать этот законопроект. Но это не значит, что у нас не окажется людей, которые его поддержат. Посмотрим, что будет на голосовании, и в каком виде законопроект дойдет до голосования. Я еще хотела сказать про закрытие аптек. Министерство социальных дел, которое отвечает за эту сферу, министр социальных дел, который отвечает за эту сферу, заверяет, что люди не останутся без лекарств. Скажем так: я такой информацией не располагаю, каких-то обзорных данных не имею. Если министерство, которое назначено нести за это ответственность, утверждает, что никаких проблем не возникнет, то ни на какую иную информацию мы опираться не можем. Так что это ответственность министерства и министра социальных дел. Они год у власти, если было известно, что такие проблемы появятся, то они могли заниматься их решением уже на протяжении года, но они занимаются этим в самый последний момент.
- Вы же помните, как проходило голосование по вопросу отмены реформы в декабре. Тогда даже среди депутатов Центристской партии не было единства. Причем, часть из них говорила, что ответственность за реформу теперь лежит на министре социальных дел Танеле Кике. Получается, что в случае провала реформы он станет первой политической жертвой и потеряет свой пост, так?
- Да, тут как раз и интересно, как поведет себя Центристская партия. В прошлый раз в декабре этот законопроект был коалиционным, коалиция пришла к соглашению – у них была рабочая группа, в которую входил и Танель Кийк, и эта группа занималась разработкой законопроекта. Но представители Центристской партии все-таки проголосовали против этого законопроекта. Теперь это законопроект партии EKRE, а в группу входил один представитель Центристской партии. Если Центристская партия поддержит этот законопроект, то, по сути, партия выразит тем самым недоверие собственному министру. И мне кажется, что Центристская партия находится сейчас в крайне затруднительном положении. Ведь получится также, что они не доверяют и своему премьер-министру. Потому что Юри Ратас тоже говорил, что нельзя начинать что-то менять в самый последний момент. Он несколько раз это заявлял. Если они поддержат этот законопроект, то они выразят недоверие и своему министру социальных дел, и своему премьер-министру, который уже высказывался определенным образом по этому поводу. Так что ситуация для них действительно серьезная. Но поскольку это не коалиционный законопроект, то мне кажется, им будет проще проголосовать против него, потому что тут они не давали никаких обещаний.
- Теперь по поводу внешней политики. Депутаты от оппозиции неоднократно жаловались, что правительство не консультируется с Рийгикогу по внешнеполитическим вопросам. Так было и с визитом главы МИДа Урмаса Рейнсалу в Вашингтон, когда он от имени Эстонии принял участие в Международном форуме по свободе вероисповедания. Точно так же произошло в случае с поддержкой "мирного плана" Трампа по урегулированию палестинского вопроса. Так кто у нас в стране формирует внешнюю политику?
- Хороший вопрос. Раньше у Эстонии была единая внешняя политика, которой занимались президент, премьер-министр, Правительство, а также Рийгикогу. Внешняя политика не была площадкой внутриполитических распрей. История учит нас тому, что Эстония будет сильной, если у нас будут сильные союзники, Эстония будет сильной, если мы не останемся одни. Все придерживались единой внешнеполитической линии, которая была понятна как нашим партнерам, так и внутри государства. А теперь от правительственных партий поступают очень разные сигналы. Одни говорят о выдвижении каких-то требований к России: давайте потребуем возмещения ущерба, давайте потребуем возвращения территорий, то есть выдвинем территориальные претензии. Хотя при вступлении в НАТО в 2004 году мы заявляли, что у нас нет никаких территориальных претензий к России, что у нас нет никаких нерешенных споров, благодаря чему мы и вступили в НАТО. А теперь эта глава открывается снова. Ну или по крайней мере этот вопрос пытаются вынести на внутриполитическую повестку. Я считаю, что это глупо. Кадри Лийк очень хорошо объяснила в "Первой студии", что если мы продолжим настаивать на этом, то последует реакция со стороны России, а обратная реакция со стороны России на такие вещи всегда сильнее. Вот зачем нам это нужно? Нам нужно сохранять дружественные отношения со своими союзниками и не нужно придираться к своим соседям. И если мы посмотрим на нашу коммуникацию с союзниками, то наш Министр внутренних дел оскорблял Премьер-министра дружественной Финляндии, были нападки на страны-члены НАТО – на Германию, например. Такое поведение не является разумным. И оно не остается без внимания в других странах. И я боюсь, что мы просто останемся одни. Например, что касается границы, то очень важно, чтобы у нас был пограничный договор с Россией. Вопрос не только в пунктах пропуска. Это соглашение, конкретный договор, который прописывает, где проходит граница. Для нашей безопасности это имеет гораздо более важное значение, чем какие-то территориальные претензии.
- Но тут же нужно говорить о Тартуском мирном договоре! Российская сторона уже успела заявить о его недействительности!
- Да, но Кадри Лийк как раз и говорила о том, что это был ответный ход, на который мы тоже не можем не отреагировать. Тартуский мир – это свидетельство о рождении Эстонской Республики. Тартуский мирный договор говорит о признании Россией Эстонии как суверенного государства. А Эстония в свою очередь признает Россию. Но для нас этот договор имеет гораздо более важное значение, ну или в любом случае важен для нас. А что касается границ, то у нас есть пограничный договор, который говорит о том, где пролегает граница – и этот договор был подписан и был бы ратифицирован, если бы в нем не появилась эта преамбула. Тут два момента. Я считаю, что мы в любом случае можем исходить из принципов Тартуского мирного договора, но наличие договора о границе сейчас важнее для нашей безопасности, чем выдвижение территориальных требований.
- Должна ли Президент Эстонии Керсти Кальюлайд ехать в Москву 9 мая? Да, и не будем забывать, что эстонская сторона отправила Путину приглашение принять участие в Форуме финно-угорских народов в Тарту.
- Во-первых, насколько мне известно, наш президент еще не получила никакого приглашения приехать на 9 мая. И во-вторых, мы не знаем, планирует ли она вообще туда ехать, даже если ее пригласят. Может, мы, так сказать, ломимся в открытую дверь, говоря о том, что она не должна ехать. Я считаю, что после тех заявлений России, которые касаются трактовки истории, президент не может принять такое приглашение и поехать туда. Но я даже не знаю, стоит ли такой вопрос. А что касается конференции финно-угорских народов в Тарту и приглашения на него, то, опять же, вопрос в том, чего мы пытаемся этим достичь. Продуманы ли наши шаги. Чтобы мы не просто позвали, но и задумались о том сигнале, который мы подадим всем тем малым народам в первую очередь в России, которые входят в нашу языковую группу и дела у которых там идут не самым лучшим образом. Чего мы пытаемся этим достичь, если мы скажем "А", то нужно будет сказать и "Б". Но, опять же, мы не можем знать, приедет туда Путин или нет.
- Но приглашение отправлено, и теоретически Путин все же может к нам приехать. Получается, в этом случае мы окажемся в достаточно сложной ситуации?
- Да, так и есть. Но этот вопрос надо адресовать тем, кто отправил это приглашение. Все ли они продумали, когда отправляли его. Но, действительно, теперь, когда приглашение уже отправлено, остается только ждать ответа.
- Снова про ЭКРЕ. Их представители заявили о том, что у правительства нашей страны должна быть возможность отзывать послов, которые критикуют действия кабинетов министров. Кстати, это похоже на то, что происходит с американской дипломатией. Там многие дипломаты покинули службу из-за несогласия с позицией администрации Трампа.
- Да, но в Америке другая система. У нас дипломаты не зависят от политической власти. Они могут критиковать правительство, выражать свое мнение, и им за это ничто не грозит. Я понимаю, перед какой дилеммой стоят наши послы. Им очень трудно разъяснять другим послам нашу внутриполитическую ситуацию в стране, в которой они несут дипломатическую службу, когда у них спрашивают, что же у вас там такое происходит. Этим и вызвана критика с их стороны. Но и политизацию наших послов я тоже не считаю правильным путем. Если говорить о положительной стороне этого вопроса, то доступ к дипломатической службе можно было бы открыть не только сотрудникам Министерства иностранных дел, которые в порядке ротации переезжают из страны в страну. В нашем обществе есть много признанных общественных деятелей, которые легко справились бы с тем, чтобы представлять Эстонию в том или ином государстве, не являясь при этом, так сказать, воспитанниками Министерства иностранных дел. Но нельзя угрожать послам смещением с должности только из-за их личного мнения или из-за того, кого они поддерживают.
- Давайте поведем итоги вот этой части беседы. Попытки политизации судебной системы. Попытки политизации в сфере дипломатии… Эстония в опасности?
- Я бы добавила к этому и то, что происходит со школами. Например, в Ида-Вирумаа. Скажем, увольнение директора Кивиылиской школы по политическим мотивам. Ни у кого не было претензий к ее работе, все ее очень любили, она имела поддержку местных жителей, но ее уволили по политическим причинам, потому что она входит в одну партию, а власть в руках другой партии. Все приведенные вами примеры указывают на то, что мы движемся в неверном направлении, мы движемся в сторону силового государства, когда тот, в чьих руках сосредоточена политическая власть, может делать все, что ему заблагорассудится. И такой путь нельзя считать правильным. Если мы опять обратимся к истории и посмотрим на Венецию, которая была развита экономически, но потеряла свои позиции, то увидим, что она тоже стала политизированной, начав назначать на должности лояльных, а не компетентных людей. Если взять положительный пример, то можно рассмотреть промышленную революцию в Англии, когда на должности назначались профессионалы, а от того, кому ты лоялен, мало что зависело. Так что я считаю, что это тревожные сигналы, подтверждающие, как я уже говорила в самом начале, что мы превращаемся из правового государства в силовое. В итоге это не несет никакой пользы ни нашей экономике, ни обществу в целом.
- Не хотелось бы заканчивать интервью на этой ноте. Поэтому еще одна тема. Я тут нашел статью с вашими предложениями по поводу развития Ида-Вирумаа в контексте "Зеленой сделки ЕС". Поясните ваши идеи, пожалуйста.
- Во-первых, следует упомянуть о том, что у нас есть проблемы, которыми мы должны заниматься. Во-вторых, мне кажется, что мы должны обратиться к опыту и практике других стран. В Европе есть угледобывающие регионы, у которых точно такие же проблемы, как и в Ида-Вирумаа. Там очень трудолюбивые люди, обладающие очень специфическими навыками. Как привлечь туда промышленность, которая нуждается в людях с такими же навыками? К этому нужно прилагать усилия. Инвесторы должны чувствовать, что их там ждут и они там действительно нужны. Государство тоже должно сделать несколько шагов навстречу. И этим вопросом следует заниматься здесь и сейчас, а не так, что ты дашь денег, отодвинув решение проблемы. С моей стороны тоже было одно небольшое предложение. Можно начать с того, чтобы создать в Ида-Вирумаа центры профессионального обучения в сфере промышленности. С одной стороны, это вызовет доверие инвесторов к региону и его жителям. С другой стороны, люди приобретут необходимые навыки. И логическим продолжением этого станет то, что вы переведете туда свое производство. Но для этого правительство должно составить план и выразить четкое желание заниматься этим вопросом, чтобы потенциальные инвесторы увидели, что государство готово пойти им навстречу, что ему тоже нужно, чтобы в этом регионе появилась промышленность, что государство пытается решить социально-экономическую проблему.
- Тут бывший глава концерна Ээсти Энергия Сандор Лийве предлагает построить маленькую АЭС в Кунда или где-нибудь еще. Как вам такое предложение?
- Да, дискуссия на тему атомной энергии велась до аварии на АЭС Фукусима, после чего она прекратилась. Но я считаю, что в условиях современной климатической политики ее следует возобновить. Особенно с учетом того, что в то время нам говорили, что такую маленькую атомную электростанцию, которая нужна нам, не построить, а теперь технологии развились настолько, что это стало возможным. Будет ли она рентабельной, стоит ли ее строить, если строить, то где именно, люди с какими профессиональными навыками нам могут потребоваться – все это однозначно стоит обсуждать. Ни в коем случае нельзя отказываться от такой возможности. Потому что энергия нам нужна в любом случае. Да и сланцевая промышленность пока еще никуда не денется. Никто сейчас не собирается закрывать сланцевые электростанции. Но мы знаем, что в рыночных условиях такая электроэнергия просто не попадет на рынок, потому что она слишком дорогая.
Комментарии
С 02.04.2020 года ERR показывает полное имя автора комментария.